продолжал делать указующие движения, и Билли нашла тумблер.

Вот, собственно, и все.

Я перестал быть гориллой и очутился у Билли на руках. Я задыхался от усталости, и мне страшно хотелось пить, а еще страшнее хотелось спать.

— Джерри, — выдохнула Билли, — ты цел? Ты ли это?

— Ага, — ответил я. — Когда поймают гориллу, забери второй шлем. Он понадобится, чтобы… чтобы… гу… у… хр-р…

Без толку — я превратился в пюре.

Когда проснулся, по привычке пополз вперед, но теперь не очень-то получалось, и я понял, что наконец-то вернулся в собственное тело.

Я лежал на диване, а Билли сидела рядом и рассматривала меня. У нее был утомленный вид.

— Черт возьми! — сказал я. — Что такое, милая?

— Джерри!

— Угу. Собственной персоной, для разнообразия. Кстати, что я проспал?

— Доктор Маккинли пришел в себя. Оказалось, что сотрясения у него не было. Он поколдовал со своим изобретением, пока ты спал. Поросенок теперь нормальный младенец, а ты… ты у нас герой. Про тебя напишут во всех газетах. А еще приехали люди из правительства, чтобы поговорить с доктором насчет этих шлемов.

Рассказ был сумбурный, но общую суть я уловил.

— Поросенок в норме?

— С ним все хорошо, цел-целехонек. А ты, Джерри, ни в чем не виноват. Все это случилось не по твоей воле, так что не переживай.

— О чем? — Я недоумевающе взглянул на нее.

— Ну, ты же поймал вражеских шпионов и все такое… Надеюсь, он не слишком круто с тобой обойдется.

— Кто?

— Капитан Доусон, — ответила Билли. — Он ждет снаружи. А миссис Доусон забрала Поросенка и отправилась домой.

— Ох, — сказал я, с трудом сдерживая волнение. — Ну и какой у капитана вид?

— Вид у него очень сердитый, — ответила Билли. — Стой, ты куда?

— Там еще одна дверь, видишь? А вон за тем окном, — объяснил я, — пожарная лестница. У меня в запасе еще два дня увольнения. Не исключено, что за это время капитан Доусон раздумает отдавать меня под трибунал. Но сейчас… Подозреваю, что сейчас лучше не попадаться ему на глаза.

— Ты, наверное, прав. Но я пойду с тобой.

— И это замечательно, — сказал я. — Что мне сейчас необходимо, так это кружка пива. Ну, бежим!

И мы сбежали.

С капитаном я встретился, только когда закончилось мое увольнение, и к тому времени он остыл — но не сильно. Все те ругательства, которыми он меня осыпал… Понятия не имею, где он набрался таких выражений, и отказываюсь воспринимать их буквально. Ну, как есть, так есть. Лишь одно радует: теперь я герой, пусть даже и получил десяток внеочередных нарядов на самые тяжелые работы.

Но повторяю: если какой губошлеп рискнет обозвать меня пупсом… В общем, я вас предупредил!

Мы вернемся

Человек — существо, достигшее наивысшего уровня развития среди всех животных, в первую очередь характеризующееся исключительным умом. Единственный представитель своего вида.

Американский учебный словарь

Человек — наиболее высокоразвитое животное среди существующих и когда-либо существовавших.

Новый международный словарь Уэбстера

1

Когда ударил убийственный огонь, первый предсмертный крик алым громом взорвался в головах всех слышавших его. Маленькое людское племя, стремительно несомое подводным течением, мгновенно впало в истерику — и не успокаивалось, пока не получило мысленный сигнал от бдительного Рана.

Суматоха улеглась. Племя собралось воедино — худые бледно-серебристые люди зависли над собственными тенями на зеленом песке морского дна. Люди жались друг к другу и с помощью более острых, чем зрение и слух, чувств следили за тем, как погибает другой, родственный им народец. И понимали, что уже к вечеру жертвами могут стать они сами.

Люди ждали, раскачиваясь в воде, а вдалеке огненный дождь проливался на другое племя, убивая все, чего касался. Они не глядя видели, как цветные звезды мчатся к цели; крики умирающих разрывали им внутренние уши. Отзываясь слабым эхом, словно поминальный колокол, звучало сердце Разрушителя. Племя содрогнулось, услышав его, и даже Ран вздрогнул — на краю пропасти, которую заметил уже давным-давно.

Неосознанный животный страх заставлял людей броситься врассыпную. Инстинкт требовал: беги вслепую, покуда хватит сил. Разум приказывал ждать.

Вдруг что-то огромное шевельнулось в глубине; громкий спокойный пульс ударил раз, другой, третий — и прекратился. Это была одна из Глубинных Мыслей, равнодушная, как Гольфстрим, и столь же могучая. Маленькое племя секунду-другую каталось на ней, как на ветру, дующем под водами океана.

От спокойствия этой Мысли Ран осмелел. Он отступил от темного края, на котором балансировало все племя, от этой неосязаемой грани между инстинктом и разумом, где инстинкт кричит громко, а голос разума столь слаб и тих, что только человек способен его расслышать. Только человек — не зверь.

Древнее чувство долга неохотно пробудилось в голове Рана, и он крутнулся в воде, собирая воедино мысли племени. У него был долг — не только перед сородичами, но и перед чем-то большим, чем они, большим, чем он сам. Перед непредсказуемым будущим, о котором он знал очень мало — лишь легенды и пророчества.

Он поклялся сделать все, чтобы люди остались людьми.

Они стояли на дне глубокой расщелины, куда весь этот народ был загнан на долгие тысячелетия. Загонщики, охотники, убийцы продолжали неуклонно теснить их к последним нижним вратам.

Ран выпрямился в воде и созвал людей, без слов обращаясь к разуму каждого соплеменника.

— Все хорошо, — терпеливо повторял он. — Нас еще не нашли. Нужно бежать; если достигнем города, то будем в безопасности. Держимся вместе! Следуйте за мной, не расходитесь, и мы спасемся.

Только глупцы не понимали, что это самообман. Но временами ложь утешает лучше и приносит больше пользы, чем правда.

Убежище находилось на месте затонувшего города, где человек мог проплыть через окно сотого этажа и, если повезет, укрыться даже от Разрушителей.

Безопасно здесь было и по другой причине, но даже Ран не мог ее озвучить. В затонувших городах, давным-давно построенных предками, племя отдалялось от смертоносной пропасти. Почему-то непрестанные жестокие волны, побуждавшие действовать неосмысленно, здесь были слабее, чем в открытом море.

В затянувшихся сумерках планеты народ Рана приближался к точке невозврата, к полному отказу от человечности. Ран не хуже других знал, какую силу приобретают инстинкты перед лицом опасности. Но он помнил о своей ответственности и в подводных городах чувствовал ее острее всего. Покачиваясь на волнах во мраке океанической ночи, он даже видел сны о невероятных подвигах, о том, как встречается с Разрушителем, как непоколебимо ждет, когда тот